Пробное занятие

Ганс Христиан Андерсен - Снежная королева (первые рассказы)

Категория: Истории и рассказы
Сложность: Высокая
Дата: 15.11.2016
Аудио:  есть
Средняя оценка: 5.0 (12 голосов)
ганс христиан андерсен, снежная королева
Подсказка. Выделите текст, чтобы перевести его.

Story the First, Which Describes a Looking-Glass and the Broken Fragments.

You must attend to the commencement of this story, for when we get to the end we shall know more than we do now about a very wicked hobgoblin; he was one of the very worst, for he was a real demon. One day, when he was in a merry mood, he made a looking-glass which had the power of making everything good or beautiful that was reflected in it almost shrink to nothing, while everything that was worthless and bad looked increased in size and worse than ever. The most lovely landscapes appeared like boiled spinach, and the people became hideous, and looked as if they stood on their heads and had no bodies. Their countenances were so distorted that no one could recognize them, and even one freckle on the face appeared to spread over the whole of the nose and mouth. The demon said this was very amusing. When a good or pious thought passed through the mind of any one it was misrepresented in the glass; and then how the demon laughed at his cunning invention. All who went to the demon's school-for he kept a school-talked everywhere of the wonders they had seen, and declared that people could now, for the first time, see what the world and mankind were really like. They carried the glass about everywhere, till at last there was not a land nor a people who had not been looked at through this distorted mirror.

Рассказ первый. Зеркало и его осколки.

Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами, а животов у них вовсе нет! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля - у него была своя школа - рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде. - Теперь только, - говорили они, - можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете! И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде.
They wanted even to fly with it up to heaven to see the angels, but the higher they flew the more slippery the glass became, and they could scarcely hold it, till at last it slipped from their hands, fell to the earth, and was broken into millions of pieces. But now the looking-glass caused more unhappiness than ever, for some of the fragments were not so large as a grain of sand, and they flew about the world into every country. When one of these tiny atoms flew into a person's eye, it stuck there unknown to him, and from that moment he saw everything through a distorted medium, or could see only the worst side of what he looked at, for even the smallest fragment retained the same power which had belonged to the whole mirror. Some few persons even got a fragment of the looking-glass in their hearts, and this was very terrible, for their hearts became cold like a lump of ice. A few of the pieces were so large that they could be used as window-panes; it would have been a sad thing to look at our friends through them. Other pieces were made into spectacles; this was dreadful for those who wore them, for they could see nothing either rightly or justly. At all this the wicked demon laughed till his sides shook-it tickled him so to see the mischief he had done. There were still a number of these little fragments of glass floating about in the air, and now you shall hear what happened with one of them.
Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, - ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. Но по свету летало еще много осколков зеркала. Послушаем же про них.

Second Story: A Little Boy and a Little Girl

In a large town, full of houses and people, there is not room for everybody to have even a little garden, therefore they are obliged to be satisfied with a few flowers in flower-pots. In one of these large towns lived two poor children who had a garden something larger and better than a few flower-pots. They were not brother and sister, but they loved each other almost as much as if they had been. Their parents lived opposite to each other in two garrets, where the roofs of neighboring houses projected out towards each other and the water-pipe ran between them. In each house was a little window, so that any one could step across the gutter from one window to the other. The parents of these children had each a large wooden box in which they cultivated kitchen herbs for their own use, and a little rose-bush in each box, which grew splendidly. Now after a while the parents decided to place these two boxes across the water-pipe, so that they reached from one window to the other and looked like two banks of flowers. Sweet-peas drooped over the boxes, and the rose-bushes shot forth long branches, which were trained round the windows and clustered together almost like a triumphal arch of leaves and flowers. The boxes were very high, and the children knew they must not climb upon them, without permission, but they were often, however, allowed to step out together and sit upon their little stools under the rose-bushes, or play quietly.

Рассказ второй. Мальчик и девочка.

В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но у них был садик побольше цветочного горшка. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. Родители их жили в мансардах смежных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному желобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом, шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб, и можно было очутиться у окна соседей. У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли коренья и небольшие кусты роз - в каждом по одному, - осыпанные чудными цветами. Родителям пришло вголову поставить эти ящики на дно желобов; таким образом, от одного окна к другому тянулись словно две цветочные грядки. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями; образовалось нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки и дети твердо знали, что им нельзя карабкаться на них, то родители часто позволяли мальчику с девочкой ходить друг к другу по крыше в гости и сидеть на скамеечке под розами. И что за веселые игры устраивали они тут!
In winter all this pleasure came to an end, for the windows were sometimes quite frozen over. But then they would warm copper pennies on the stove, and hold the warm pennies against the frozen pane; there would be very soon a little round hole through which they could peep, and the soft bright eyes of the little boy and girl would beam through the hole at each window as they looked at each other. Their names were Kay and Gerda. In summer they could be together with one jump from the window, but in winter they had to go up and down the long staircase, and out through the snow before they could meet. "See there are the white bees swarming," said Kay's old grandmother one day when it was snowing. "Have they a queen bee?" asked the little boy, for he knew that the real bees had a queen. "To be sure they have," said the grandmother. "She is flying there where the swarm is thickest. She is the largest of them all, and never remains on the earth, but flies up to the dark clouds. Often at midnight she flies through the streets of the town, and looks in at the windows, then the ice freezes on the panes into wonderful shapes, that look like flowers and castles." "Yes, I have seen them," said both the children, and they knew it must be true. "Can the Snow Queen come in here?" asked the little girl. "Only let her come," said the boy, "I'll set her on the stove and then she'll melt."
Зимою это удовольствие прекращалось, окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерзшим стеклам - сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие, а в него выглядывал веселый, ласковый глазок, - это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка, Кай и Герда. Летом они одним прыжком могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок. - Это роятся белые пчелки! - говорила старушка бабушка. - А у них тоже есть королева? - спрашивал мальчик; он знал, что у настоящих пчел есть такая. - Есть! - отвечала бабушка. - Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле - вечно носится на черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого- то они и покрываются ледяными узорами, словно цветами! - Видели, видели! - говорили дети и верили, что все это сущая правда. - А Снежная королева не может войти сюда? - спросила раз девочка. - Пусть-ка попробует! - сказал мальчик. - Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает!
Then the grandmother smoothed his hair and told him some more tales. One evening, when little Kay was at home, half undressed, he climbed on a chair by the window and peeped out through the little hole. A few flakes of snow were falling, and one of them, rather larger than the rest, alighted on the edge of one of the flower boxes. This snow-flake grew larger and larger, till at last it became the figure of a woman, dressed in garments of white gauze, which looked like millions of starry snow-flakes linked together. She was fair and beautiful, but made of ice-shining and glittering ice. Still she was alive and her eyes sparkled like bright stars, but there was neither peace nor rest in their glance. She nodded towards the window and waved her hand. The little boy was frightened and sprang from the chair; at the same moment it seemed as if a large bird flew by the window. On the following day there was a clear frost, and very soon came the spring. The sun shone; the young green leaves burst forth; the swallows built their nests; windows were opened, and the children sat once more in the garden on the roof, high above all the other rooms. How beautiful the roses blossomed this summer. The little girl had learnt a hymn in which roses were spoken of, and then she thought of their own roses, and she sang the hymn to the little boy, and he sang too: - "Roses bloom and cease to be, But we shall the Christ-child see." Then the little ones held each other by the hand, and kissed the roses, and looked at the bright sunshine, and spoke to it as if the Christ-child were there. Those were splendid summer days. How beautiful and fresh it was out among the rose-bushes, which seemed as if they would never leave off blooming. One day Kay and Gerda sat looking at a book full of pictures of animals and birds, and then just as the clock in the church tower struck twelve, Kay said, "Oh, something has struck my heart!" and soon after, "There is something in my eye."
Но бабушка погладила его по головке и завела разговор о другом. Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на крайцветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, укутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна, так нежна, вся из ослепительно белого льда и все же живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу. На другой день был славный морозец, но затем сделалась оттепель, а там пришла и весна. Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под крышей гнезда, окна растворили, и детям опять можно было сидеть в своем маленьком садике на крыше. Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей: Розы цветут... Красота, красота! Скоро узрим мы младенца Христа. Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели па ясное солнышко и разговаривали с ним, - им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было лето, и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно! Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками - зверями и птицами; на больших башенных часах пробило пять. - Ай! - вскрикнул вдруг мальчик. - Мне кольнуло прямо в сердце, и что- то попало в глаз!
The little girl put her arm round his neck, and looked into his eye, but she could see nothing. "I think it is gone," he said. But it was not gone; it was one of those bits of the looking-glass-that magic mirror, of which we have spoken-the ugly glass which made everything great and good appear small and ugly, while all that was wicked and bad became more visible, and every little fault could be plainly seen. Poor little Kay had also received a small grain in his heart, which very quickly turned to a lump of ice. He felt no more pain, but the glass was there still. "Why do you cry?" said he at last; "it makes you look ugly. There is nothing the matter with me now. Oh, see!" he cried suddenly, "that rose is worm-eaten, and this one is quite crooked. After all they are ugly roses, just like the box in which they stand," and then he kicked the boxes with his foot, and pulled off the two roses. "Kay, what are you doing?" cried the little girl; and then, when he saw how frightened she was, he tore off another rose, and jumped through his own window away from little Gerda. When she afterwards brought out the picture book, he said, "It was only fit for babies in long clothes," and when grandmother told any stories, he would interrupt her with "but;" or, when he could manage it, he would get behind her chair, put on a pair of spectacles, and imitate her very cleverly, to make people laugh. By-and-by he began to mimic the speech and gait of persons in the street. All that was peculiar or disagreeable in a person he would imitate directly, and people said, "That boy will be very clever; he has a remarkable genius." But it was the piece of glass in his eye, and the coldness in his heart, that made him act like this. He would even tease little Gerda, who loved him with all her heart. His games, too, were quite different; they were not so childish. One winter's day, when it snowed, he brought out a burning-glass, then he held out the tail of his blue coat, and let the snow-flakes fall upon it.
Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал, но в глазу ничего как будто не было. - Должно быть, выскочило! - сказал он. Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка дьявольского зеркала, в котором, как мы, конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное отражалось еще ярче, дурные стороны каждой вещи выступали еще резче. Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в кусок льда! Боль в глазу и в сердце уже прошла, но самые осколки в них остались. - О чем же ты плачешь? - спросил он Герду. - У! Какая ты сейчас безобразная! Мне совсем не больно! Фу! - закричал он вдруг. - Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат! И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы. - Кай, что ты делаешь? - закричала девочка, а он, увидя ее испуг, вырвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно. Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь старушка бабушка, он придирался к словам. Да если бы еще только это! А то он дошел до того, что стал передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро мальчик научился передразнивать и всех соседей - он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки, - и люди говорили: - Что за голова у этого мальчугана! А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он передразнивал даже миленькую маленькую Герду, которая любила его всем сердцем. И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда шел снежок, он явился с большим зажигательным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.
"Look in this glass, Gerda," said he; and she saw how every flake of snow was magnified, and looked like a beautiful flower or a glittering star. "Is it not clever?" said Kay, "and much more interesting than looking at real flowers. There is not a single fault in it, and the snow-flakes are quite perfect till they begin to melt." Soon after Kay made his appearance in large thick gloves, and with his sledge at his back. He called up stairs to Gerda, "I've got to leave to go into the great square, where the other boys play and ride." And away he went. In the great square, the boldest among the boys would often tie their sledges to the country people's carts, and go with them a good way. This was capital. But while they were all amusing themselves, and Kay with them, a great sledge came by; it was painted white, and in it sat some one wrapped in a rough white fur, and wearing a white cap. The sledge drove twice round the square, and Kay fastened his own little sledge to it, so that when it went away, he followed with it. It went faster and faster right through the next street, and then the person who drove turned round and nodded pleasantly to Kay, just as if they were acquainted with each other, but whenever Kay wished to loosen his little sledge the driver nodded again, so Kay sat still, and they drove out through the town gate. Then the snow began to fall so heavily that the little boy could not see a hand's breadth before him, but still they drove on; then he suddenly loosened the cord so that the large sled might go on without him, but it was of no use, his little carriage held fast, and away they went like the wind.
- Погляди в стекло, Герда! - сказал он. Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое! - Видишь, как искусно сделано! - сказал Кай. - Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы онитолько не таяли! Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо: - Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками! - и убежал. На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, привязывали свои санки к крестьянским саням и уезжали таким образом довольна далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его на площади появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел человек, весь ушедший в белую меховую шубу и такую же шапку. Сани объехали кругом площади два раза: Кай живо привязал к ним свои санки и покатил. Большие сани понеслись быстрее и затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но человек в шубе кивал ему, и он ехал дальше. Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Мальчик поспешно отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем.
Then he called out loudly, but nobody heard him, while the snow beat upon him, and the sledge flew onwards. Every now and then it gave a jump as if it were going over hedges and ditches. The boy was frightened, and tried to say a prayer, but he could remember nothing but the multiplication table. The snow-flakes became larger and larger, till they appeared like great white chickens. All at once they sprang on one side, the great sledge stopped, and the person who had driven it rose up. The fur and the cap, which were made entirely of snow, fell off, and he saw a lady, tall and white, it was the Snow Queen. "We have driven well," said she, "but why do you tremble? here, creep into my warm fur." Then she seated him beside her in the sledge, and as she wrapped the fur round him he felt as if he were sinking into a snow drift. "Are you still cold," she asked, as she kissed him on the forehead. The kiss was colder than ice; it went quite through to his heart, which was already almost a lump of ice; he felt as if he were going to die, but only for a moment; he soon seemed quite well again, and did not notice the cold around him. "My sledge! don't forget my sledge," was his first thought, and then he looked and saw that it was bound fast to one of the white chickens, which flew behind him with the sledge at its back. The Snow Queen kissed little Kay again, and by this time he had forgotten little Gerda, his grandmother, and all at home. "Now you must have no more kisses," she said, "or I should kiss you to death." Kay looked at her, and saw that she was so beautiful, he could not imagine a more lovely and intelligent face; she did not now seem to be made of ice, as when he had seen her through his window, and she had nodded to him. In his eyes she was perfect, and she did not feel at all afraid. He told her he could do mental arithmetic, as far as fractions, and that he knew the number of square miles and the number of inhabitants in the country. And she always smiled so that he thought he did not know enough yet, and she looked round the vast expanse as she flew higher and higher with him upon a black cloud, while the storm blew and howled as if it were singing old songs. They flew over woods and lakes, over sea and land; below them roared the wild wind; the wolves howled and the snow crackled; over them flew the black screaming crows, and above all shone the moon, clear and bright, and so Kay passed through the long winter's night, and by day he slept at the feet of the Snow Queen.
Кай громко закричал - никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть "Отче наш", но в уме у него вертелась одна таблица умножения. Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно белая женщина - Снежная королева; и шуба и шапка на ней были из снега. - Славно проехались! - сказала она. - Но ты совсем замерз? Полезай ко мне в шубу! И, посадив мальчика к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился в снежный сугроб. - Все еще мерзнешь? - спросила она и поцеловала его в лоб. У! Поцелуй ее был холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. Одну минуту Каю казалось, что вот-вот он умрет, но нет, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зябнуть. - Мои санки! Не забудь мои санки! - спохватился он. - И санки были привязаны на спину одной из белых куриц, которая и полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних. - Больше я не буду целовать тебя! - сказала она. - А не то зацелую до смерти! Кай взглянул на нее; она была так хороша! Более умного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ледяною, как в тот раз, когда она сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством. Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему показалось, что он и в самом деле знает мало, и он устремил свой взор в бесконечное воздушное пространство. В тот же миг Снежная королева взвилась с ним на темное свинцовое облако, и они понеслись вперед. Буря выла и стонала, словно распевая старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей; под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь, - днем он спал у ног Снежной королевы.

Third Story: The Flower Garden of the Woman Who Could Conjure

But how fared little Gerda during Kay's absence? What had become of him, no one knew, nor could any one give the slightest information, excepting the boys, who said that he had tied his sledge to another very large one, which had driven through the street, and out at the town gate. Nobody knew where it went; many tears were shed for him, and little Gerda wept bitterly for a long time. She said she knew he must be dead; that he was drowned in the river which flowed close by the school. Oh, indeed those long winter days were very dreary. But at last spring came, with warm sunshine. "Kay is dead and gone," said little Gerda. "I don't believe it," said the sunshine. "He is dead and gone," she said to the sparrows. "We don't believe it," they replied; and at last little Gerda began to doubt it herself. "I will put on my new red shoes," she said one morning, "those that Kay has never seen, and then I will go down to the river, and ask for him." It was quite early when she kissed her old grandmother, who was still asleep; then she put on her red shoes, and went quite alone out of the town gates toward the river. "Is it true that you have taken my little playmate away from me?" said she to the river. "I will give you my red shoes if you will give him back to me."

Рассказ третий. Цветник женщины, умевшей колдовать.

А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? Куда он девался? Никто не знал этого, никто не мог о нем ничего сообщить. Мальчики рассказали только, что видели, как он привязал свои санки к большим великолепным саням, которые потом свернули в переулок и выехали за городские ворота. Никто не знал, куда он девался. Много было пролито о нем слез; горько и долго плакала Герда. Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Долго тянулись мрачные зимние дни. Но вот настала весна, выглянуло солнышко. - Кай умер и больше не вернется! - сказала Герда. - Не верю! - отвечал солнечный свет. - Он умер и больше не вернется! - повторила она ласточкам. - Не верим! - ответили они. Под конец и сама Герда перестала этому верить. - Надену-ка я свои новые красные башмачки. - Кай ни разу еще не видал их, - сказала она однажды утром, - да пойду к реке спросить про него. Было еще очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и побежала одна-одинешенька за город, прямо к реке. - Правда, что ты взяла моего названого братца? Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты отдашь мне его назад!
And it seemed as if the waves nodded to her in a strange manner. Then she took off her red shoes, which she liked better than anything else, and threw them both into the river, but they fell near the bank, and the little waves carried them back to the land, just as if the river would not take from her what she loved best, because they could not give her back little Kay. But she thought the shoes had not been thrown out far enough. Then she crept into a boat that lay among the reeds, and threw the shoes again from the farther end of the boat into the water, but it was not fastened. And her movement sent it gliding away from the land. When she saw this she hastened to reach the end of the boat, but before she could so it was more than a yard from the bank, and drifting away faster than ever. Then little Gerda was very much frightened, and began to cry, but no one heard her except the sparrows, and they could not carry her to land, but they flew along by the shore, and sang, as if to comfort her, "Here we are! Here we are!" The boat floated with the stream; little Gerda sat quite still with only her stockings on her feet; the red shoes floated after her, but she could not reach them because the boat kept so much in advance. The banks on each side of the river were very pretty. There were beautiful flowers, old trees, sloping fields, in which cows and sheep were grazing, but not a man to be seen. Perhaps the river will carry me to little Kay, thought Gerda, and then she became more cheerful, and raised her head, and looked at the beautiful green banks; and so the boat sailed on for hours. At length she came to a large cherry orchard, in which stood a small red house with strange red and blue windows. It had also a thatched roof, and outside were two wooden soldiers, that presented arms to her as she sailed past. Gerda called out to them, for she thought they were alive, but of course they did not answer; and as the boat drifted nearer to the shore, she saw what they really were. Then Gerda called still louder, and there came a very old woman out of the house, leaning on a crutch. She wore a large hat to shade her from the sun, and on it were painted all sorts of pretty flowers.
И девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей; тогда она сняла свои красные башмачки, первую свою драгоценность, и бросила их в реку. Но они упали как раз у берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу, - река как будто не хотела брать у девочки ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Девочка же подумала, что бросила башмачки не очень далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый краешек кормы и опять бросила башмаки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась от берега. Девочка хотела поскорее выпрыгнуть на сушу, но, пока пробиралась с кормы на нос, лодка уже отошла от берета на целый аршин и быстро понеслась по течению. Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьев, не слышал ее криков; воробьи же не могли перенести ее на сушу и только летели за ней вдоль берега да щебетали, словно желая ее утешить: "Мы здесь! Мы здесь!" Лодку уносило все дальше; Герда сидела смирно, в одних чулках; красные башмачки ее плыли за лодкой, но не могли догнать ее. Берега реки были очень красивы; повсюду виднелись раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни одной человеческой души. "Может быть, река несет меня к Каю?" - подумала Герда, повеселела, встала на нос и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами. Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором приютился домик с цветными стеклами в окошках и соломенной крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо. Герда закричала им - она приняла их за живых, - но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла, опираясь на клюку, старая- престарая старушка в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами.
"You poor little child," said the old woman, "how did you manage to come all this distance into the wide world on such a rapid rolling stream?" And then the old woman walked in the water, seized the boat with her crutch, drew it to land, and lifted Gerda out. And Gerda was glad to feel herself on dry ground, although she was rather afraid of the strange old woman. "Come and tell me who you are," said she, "and how came you here." Then Gerda told her everything, while the old woman shook her head, and said, "Hem-hem;" and when she had finished, Gerda asked if she had not seen little Kay, and the old woman told her he had not passed by that way, but he very likely would come. So she told Gerda not to be sorrowful, but to taste the cherries and look at the flowers; they were better than any picture-book, for each of them could tell a story. Then she took Gerda by the hand and led her into the little house, and the old woman closed the door. The windows were very high, and as the panes were red, blue, and yellow, the daylight shone through them in all sorts of singular colors. On the table stood beautiful cherries, and Gerda had permission to eat as many as she would. While she was eating them the old woman combed out her long flaxen ringlets with a golden comb, and the glossy curls hung down on each side of the little round pleasant face, which looked fresh and blooming as a rose. "I have long been wishing for a dear little maiden like you," said the old woman, "and now you must stay with me, and see how happily we shall live together." And while she went on combing little Gerda's hair, she thought less and less about her adopted brother Kay, for the old woman could conjure, although she was not a wicked witch; she conjured only a little for her own amusement, and now, because she wanted to keep Gerda. Therefore she went into the garden, and stretched out her crutch towards all the rose-trees, beautiful though they were; and they immediately sunk into the dark earth, so that no one could tell where they had once stood. The old woman was afraid that if little Gerda saw roses she would think of those at home, and then remember little Kay, and run away. Then she took Gerda into the flower-garden.
- Ах ты бедная крошка! - сказала старушка. - Как это ты попала на такую большую быструю реку да забралась так далеко? С этими словами старушка вошла в воду, зацепила лодку своею клюкой, притянула ее к берегу и высадила Герду. Герда была рада-радешенька, что очутилась наконец на суше, хоть и побаивалась чужой старухи. - Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала? - сказала старушка. Герда стала рассказывать ей обо всем, а старушка покачивала головой и повторяла: "Гм! Гм!" Но вот девочка кончила и спросила старуху, не видала ли она Кая. Та ответила, что он еще не проходил тут, но, верно, пройдет, так что девочке пока не о чем горевать - пусть лучше попробует вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных в любой книжке с картинками и все умеют рассказывать сказки! Тут старушка взяла Герду за руку, увела к себе в домик и заперла дверь на ключ. Окна были высоко от полу и все из разноцветных - красных, голубых и желтых - стеклышек; от этого и сама комната была освещена каким-то удивительным ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка со спелыми вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно; пока же она ела, старушка расчесывала ей волосы золотым гребешком. Волосы вились, и кудри окружали свеженькое, круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием. - Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! - сказала старушка. - Вот увидишь, как ладно мы заживем с тобою! И она продолжала расчесывать кудри девочки, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая, - старушка умела колдовать. Она не была злою колдуньей и колдовала только изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда при виде ее роз вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит. Сделав свое дело, старушка повела Герду в цветник.
How fragrant and beautiful it was! Every flower that could be thought of for every season of the year was here in full bloom; no picture- book could have more beautiful colors. Gerda jumped for joy, and played till the sun went down behind the tall cherry-trees; then she slept in an elegant bed with red silk pillows, embroidered with colored violets; and then she dreamed as pleasantly as a queen on her wedding day. The next day, and for many days after, Gerda played with the flowers in the warm sunshine. She knew every flower, and yet, although there were so many of them, it seemed as if one were missing, but which it was she could not tell. One day, however, as she sat looking at the old woman's hat with the painted flowers on it, she saw that the prettiest of them all was a rose. The old woman had forgotten to take it from her hat when she made all the roses sink into the earth. But it is difficult to keep the thoughts together in everything; one little mistake upsets all our arrangements. "What, are there no roses here?" cried Gerda; and she ran out into the garden, and examined all the beds, and searched and searched. There was not one to be found. Then she sat down and wept, and her tears fell just on the place where one of the rose-trees had sunk down. The warm tears moistened the earth, and the rose-tree sprouted up at once, as blooming as when it had sunk; and Gerda embraced it and kissed the roses, and thought of the beautiful roses at home, and, with them, of little Kay. "Oh, how I have been detained!" said the little maiden, "I wanted to seek for little Kay. Do you know where he is?" she asked the roses; "do you think he is dead?" And the roses answered, "No, he is not dead. We have been in the ground where all the dead lie; but Kay is not there." "Thank you," said little Gerda, and then she went to the other flowers, and looked into their little cups, and asked, "Do you know where little Kay is?" But each flower, as it stood in the sunshine, dreamed only of its own little fairy tale of history. Not one knew anything of Kay. Gerda heard many stories from the flowers, as she asked them one after another about him.
У девочки и глаза разбежались: тут были цветы всех сортов, всех времен года. Что за красота, что за благоухание! Во всем свете не сыскать было книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишневыми деревьями. Тогда ее уложили в чудесную постельку с красными шелковыми перинками, набитыми голубыми фиалками; девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве только королева в день своей свадьбы. На другой день Герде опять позволили играть на солнышке. Так прошло много дней. Герда знала каждый цветочек в саду, но как ни много их было, ей все- таки казалось, что какого-то недостает, только какого же? Раз она сидела и рассматривала соломенную шляпу старушки, расписанную цветами; самым красивым из них была как раз роза, - старушка забыла ее стереть. Вот что значит рассеянность! - Как! Тут нет роз? - сказала Герда и сейчас же побежала искать их но всему саду - нет ни одной! Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Теплые слезы упали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и как только они смочили землю - куст мгновенно вырос из нее, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила его ручонками, принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае. - Как же я замешкалась! - сказала девочка. - Мне ведь надо искать Кая!.. Не знаете ли вы, где он? - спросила она у роз. - Верите ли вы тому, что он умер и не вернется больше? - Он не умер! - сказали розы. - Мы ведь были под землею, где лежат все умершие, но Кая меж ними не было. - Спасибо вам! - сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки и спрашивала: - Не знаете ли вы, где Кай? Но каждый цветок грелся на солнышке и думал только о собственной своей сказке или истории; их наслушалась Герда много, но ни один из цветов не сказал ни слова о Кае.
And what, said the tiger-lily? "Hark, do you hear the drum?- 'turn, turn,'-there are only two notes, always, 'turn, turn.' Listen to the women's song of mourning! Hear the cry of the priest! In her long red robe stands the Hindoo widow by the funeral pile. The flames rise around her as she places herself on the dead body of her husband; but the Hindoo woman is thinking of the living one in that circle; of him, her son, who lighted those flames. Those shining eyes trouble her heart more painfully than the flames which will soon consume her body to ashes. Can the fire of the heart be extinguished in the flames of the funeral pile?" "I don't understand that at all," said little Gerda. "That is my story," said the tiger-lily. What, says the convolvulus? "Near yonder narrow road stands an old knight's castle; thick ivy creeps over the old ruined walls, leaf over leaf, even to the balcony, in which stands a beautiful maiden. She bends over the balustrades, and looks up the road. No rose on its stem is fresher than she; no apple-blossom, wafted by the wind, floats more lightly than she moves. Her rich silk rustles as she bends over and exclaims, 'Will he not come?' "Is it Kay you mean?" asked Gerda. "I am only speaking of a story of my dream," replied the flower. What, said the little snow-drop? "Between two trees a rope is hanging; there is a piece of board upon it; it is a swing. Two pretty little girls, in dresses white as snow, and with long green ribbons fluttering from their hats, are sitting upon it swinging.
Что же рассказала ей огненная лилия? - Слышишь, бьет барабан? Бум! Бум! Звуки очень однообразны: бум, бум! Слушай заунывное пение женщин! Слушай крики жрецов!.. В длинном красном одеянии стоит на костре индийская вдова. Пламя вот-вот охватит ее и тело ее умершего мужа, но она думает о живом - о том, кто стоит здесь же, о том, чьи взоры жгут ее сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя сердца может погаснуть в пламени костра! - Ничего не понимаю! - сказала Герда. - Это моя сказка! - отвечала огненная лилия. Что рассказал вьюнок? - Узкая горная тропинка ведет к гордо возвышающемуся на скале старинному рыцарскому замку. Старые кирпичные стены густо увиты плющом. Листья его цепляются за балкон, а на балконе стоит прелестная девушка; она перевесилась через перила и смотрит на дорогу. Девушка свежее розы, воздушнее колеблемого ветром цветка яблони. Как шелестит ее шелковое платье! "Неужели же он не придет?" - Ты говоришь про Кая? - спросила Герда. - Я рассказываю свою сказку, свои грезы! - отвечал вьюнок. Что рассказал крошка подснежник? - Между деревьями качается длинная доска - это качели. На доске сидят две маленькие девочки; платьица на них белые, как снег, а на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты.
Their brother who is taller than they are, stands in the swing; he has one arm round the rope, to steady himself; in one hand he holds a little bowl, and in the other a clay pipe; he is blowing bubbles. As the swing goes on, the bubbles fly upward, reflecting the most beautiful varying colors. The last still hangs from the bowl of the pipe, and sways in the wind. On goes the swing; and then a little black dog comes running up. He is almost as light as the bubble, and he raises himself on his hind legs, and wants to be taken into the swing; but it does not stop, and the dog falls; then he barks and gets angry. The children stoop towards him, and the bubble bursts. A swinging plank, a light sparkling foam picture,-that is my story." "It may be all very pretty what you are telling me," said little Gerda, "but you speak so mournfully, and you do not mention little Kay at all." What do the hyacinths say? "There were three beautiful sisters, fair and delicate. The dress of one was red, of the second blue, and of the third pure white. Hand in hand they danced in the bright moonlight, by the calm lake; but they were human beings, not fairy elves. The sweet fragrance attracted them, and they disappeared in the wood; here the fragrance became stronger. Three coffins, in which lay the three beautiful maidens, glided from the thickest part of the forest across the lake. The fire-flies flew lightly over them, like little floating torches. Do the dancing maidens sleep, or are they dead? The scent of the flower says that they are corpses. The evening bell tolls their knell." "You make me quite sorrowful," said little Gerda; "your perfume is so strong, you make me think of the dead maidens. Ah! is little Kay really dead then? The roses have been in the earth, and they say no."
Братишка, постарше их, стоит на коленях позади сестер, опершись о веревки; в одной руке у него - маленькая чашечка с мыльной водой, в другой - глиняная трубочка. Он пускает пузыри, доска качается, пузыри разлетаются по воздуху,переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Вот один повис на конце трубочки и колышется от дуновения ветра. Черненькая собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапки, а передние кладет на доску, но доска взлетает кверху, собачонка падает, тявкает и сердится. Дети поддразнивают ее, пузыри лопаются... Доска качается, пена разлетается - вот моя песенка! - Она, может быть, и хороша, да ты говоришь все это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае! Что скажут гиацинты? - Жили-были две стройные, воздушные красавицы сестрицы. На одной платье было красное, на другой голубое, на третьей совсем белое. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То не были эльфы, но настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Вот аромат стал еще сильнее, еще слаще - из чащи леса выплыли три гроба; в них лежали красавицы сестры, а вокруг них порхали, словно живые огоньки, светляки. Спят ли девушки, или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим! - Вы навели на меня грусть! - сказала Герда. - Ваши колокольчики тоже пахнут так сильно!.. Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его нет там!
"Cling, clang," tolled the hyacinth bells. "We are not tolling for little Kay; we do not know him. We sing our song, the only one we know." Then Gerda went to the buttercups that were glittering amongst the bright green leaves. "You are little bright suns," said Gerda; "tell me if you know where I can find my play-fellow." And the buttercups sparkled gayly, and looked again at Gerda. What song could the buttercups sing? It was not about Kay. "The bright warm sun shone on a little court, on the first warm day of spring. His bright beams rested on the white walls of the neighboring house; and close by bloomed the first yellow flower of the season, glittering like gold in the sun's warm ray. An old woman sat in her arm chair at the house door, and her granddaughter, a poor and pretty servant-maid came to see her for a short visit. When she kissed her grandmother there was gold everywhere: the gold of the heart in that holy kiss; it was a golden morning; there was gold in the beaming sunlight, gold in the leaves of the lowly flower, and on the lips of the maiden. There, that is my story," said the buttercup. "My poor old grandmother!" sighed Gerda; "she is longing to see me, and grieving for me as she did for little Kay; but I shall soon go home now, and take little Kay with me. It is no use asking the flowers; they know only their own songs, and can give me no information."
- Динь-дан! - зазвенели колокольчики гиацинтов. - Мы звоним не над Каем! Мы и не знаем его! Мы звоним свою собственную песенку; другой мы не знаем! И Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей, зеленой траве. - Ты, маленькое ясное солнышко! - сказала ему Герда. - Скажи, не знаешь ли ты, где мне искать моего названого братца? Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в этой песенке ни слова не говорилось о Кае! - Ранняя весна; на маленький дворик приветливо светит ясное солнышко. Ласточки вьются возле белой стены, примыкающей ко двору соседей. Из зеленой травки выглядывают первые желтенькие цветочки, сверкающие на солнышке, словно золотые. На двор вышла посидеть старушка бабушка; вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и крепко целует старушку. Поцелуй девушки дороже золота, - он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в ее сердечке. Вот и все! - сказал одуванчик. - Бедная моя бабушка! - вздохнула Герда. - Как она скучает обо мне, как горюет! Не меньше, чем горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы - у них ничего не добьешься, они знают только свои песенки!
And then she tucked up her little dress, that she might run faster, but the narcissus caught her by the leg as she was jumping over it; so she stopped and looked at the tall yellow flower, and said, "Perhaps you may know something." Then she stooped down quite close to the flower, and listened; and what did he say? "I can see myself, I can see myself," said the narcissus. "Oh, how sweet is my perfume! Up in a little room with a bow window, stands a little dancing girl, half undressed; she stands sometimes on one leg, and sometimes on both, and looks as if she would tread the whole world under her feet. She is nothing but a delusion. She is pouring water out of a tea-pot on a piece of stuff which she holds in her hand; it is her bodice. 'Cleanliness is a good thing,' she says. Her white dress hangs on a peg; it has also been washed in the tea-pot, and dried on the roof. She puts it on, and ties a saffron-colored handkerchief round her neck, which makes the dress look whiter. See how she stretches out her legs, as if she were showing off on a stem. I can see myself, I can see myself." "What do I care for all that," said Gerda, "you need not tell me such stuff." And then she ran to the other end of the garden. The door was fastened, but she pressed against the rusty latch, and it gave way. The door sprang open, and little Gerda ran out with bare feet into the wide world. She looked back three times, but no one seemed to be following her. At last she could run no longer, so she sat down to rest on a great stone, and when she looked round she saw that the summer was over, and autumn very far advanced. She had known nothing of this in the beautiful garden, where the sun shone and the flowers grew all the year round. "Oh, how I have wasted my time?" said little Gerda; "it is autumn. I must not rest any longer," and she rose up to go on. But her little feet were wounded and sore, and everything around her looked so cold and bleak. The long willow-leaves were quite yellow. The dew-drops fell like water, leaf after leaf dropped from the trees, the sloe-thorn alone still bore fruit, but the sloes were sour, and set the teeth on edge. Oh, how dark and weary the whole world appeared!
И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через нарцисс, тот хлестнул ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила: - Ты, может быть, знаешь что-нибудь? И она наклонилась к нему, ожидая ответа. Что же сказал нарцисс? - Я вижу себя! Я вижу себя! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в маленькой каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она то балансирует на одной ножке, то опять твердо стоит на обеих и попирает ими весь свет, - она ведь один обман зрения. Вот она льет из чайника воду на какой-то белый кусок материи, который держит в руках. Это ее корсаж. Чистота - лучшая красота! Белая юбочка висит на гвозде, вбитом в стену; юбка тоже выстирана водою из чайника и высушена на крыше! Вот девушка одевается и повязывает на шею ярко-желтый платочек, еще резче оттеняющий белизну платьица. Опять одна ножка взвивается в воздух! Гляди, как прямо она стоит на другой, точно цветок на своем стебельке! Я вижу себя, я вижу себя! - Да мне мало до этого дела! - сказала Герда. - Нечего мне об этом и рассказывать! И она побежала из сада. Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржавый засов, он подался, дверь отворилась, и девочка так, босоножкой, и пустилась бежать по дороге! Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого не было заметно! - Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! - сказала Герда и опять пустилась в путь. Ах, как болели ее бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья так и сыпались. весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким серым, унылым казался весь белый свет!

В разделе «Истории и рассказы» есть ещё записи с такой же сложностью:

михаил булгаков, мастер и маргарита
Михаил Булгаков - Мастер и Маргарита (глава 1)
Категория: Истории и рассказы
Сложность: Высокая
Дата: 02.12.2016

Перейти

наполеон хилл, думай и богатей
Наполеон Хилл - Думай и богатей (глава 1)
Категория: Истории и рассказы
Сложность: Высокая
Дата: 02.02.2017
Аудио:  есть

Перейти

ричард бах, чайка по имени джонатан ливингстон
Ричард Бах - Чайка по имени Джонатан Ливингстон
Категория: Истории и рассказы
Сложность: Высокая
Дата: 09.11.2016
Аудио:  есть

Перейти